Ей 7 и она первоклашка...

Ей 7, и она первоклашка-куклёныш с неизменными белыми бантами и растерянным взглядом представителя племени мумбо-юмбо, который оказался в мегаполисе.
А ему — 16. И он, "взрослый", вынужден "по-соседски" водить это рассеянное чудо в школу и сдавать с рук на руки учительнице. Потому что если позволить ей идти в школу или обратно самой — она вполне могла бы потеряться на сутки, засмотревшись на пролетающую бабочку или погнавшись за пушистым котом.
И он ходил с этим "хвостиком", потому что его мама жалела соседку, в одиночку растившую кареглазую озорницу, у которой "две работы и никого, а ты у меня такой серьёзный, надёжный парень!"
И смущённо кривил губы, когда одноклассницы насмешливо проезжались по "его девочке", которая терпеливо дожидалась окончания его уроков на продлёнке.
Ей 11, ему — 20.
И часто-часто, возвращаясь из института или свиданий ему приходилось брать её в охапку и вытаскивать из самых жестоких девчоночьих драк, и — чуть позже — отнимать сигареты, и красноречиво грозить кулаком её многочисленным малолетним поклонникам. И сопливые хулиганы перешёптывались, опасаясь обидеть "Его девочку".
Ей 17, ему — 26.
И они как-то одновременно пошли под венец, он — с однокурсницей, она — с одноклассником, а потом так же " в унисон" скоропостижно развелись, и проводили вечера друг у друга в гостях, переживая и пережёвывая тяжёлые расставания и разочарования, сочувствуя друг другу, пытаясь найти ошибки.
А потом умерла её мама, а его родители переехали на дачу.
Ей 25, ему — 34.
Она — невероятно красивая, строгая и очень серьёзная дама-карьеристка в серьёзной компании. Он — смешливый и безответственный, но невероятно талантливый "работник творческого труда".
И, пожалуй, только он один знал, сколько прежнего озорства и безумств в этих глазах, спрятанных от чужих за затемнёнными стёклами очков.
И, наверное, только она одна знала, сколько надёжности и терпения в этом не пунктуальном взбалмошном "гении".
Ей 27, ему — 36.
И он и она время от времени пытались наладить личную жизнь, и тогда вечерние чаевания прекращались, но всё как-то не срасталось, и как-то всё чаще и громче стали звучать мысли о детях.
И, наконец, они решились, и прорубили внутреннюю дверь между своими жилищами, оставили одну на выход, и стали жить-поживать.
В 28 она родила ему сына.
И потом, когда его спрашивали о детях, он отвечал со смехом: "У меня двое: мальчик и девочка". И Его девочка, порой бывала озорней и наивней их не по годам серьёзного ребёнка.
И заливалась колокольчиком, как первоклашка из его памяти, прыгая в классики, замирала на полчаса над муравейником, безбашенно лезла на самые крутые горы и прыгала в море со скалы.
И потом, так же увлечённо и искренне возвращалась в детство вместе с внучатами, забираясь на самую верхушку за самыми вкусными черешнями, и в такие моменты он жмурился от страха за неё и после с прежним восторгом выдыхал облегчённо, прижимая её к груди: "Моя девочка."
И она презирая халаты и платки своих ровесниц, гоняла в столицу за самыми новомодными джинсами, и стригла седые волосы коротким ёжиком со смешной чёлкой.
И, когда она прихорашивалась, он часто обнимал её за плечи, и она видела себя в отражении отражения его глаз - молодую, счастливую, красивую, восторженную и удивлённую каждому мгновению нового дня.
Потом у неё случился гипертонический криз, и он кормил её печёными яблоками с ложечки, и обещал своей девочке поездку в Гималаи и сгонять в селение Кулу. В её глазах загорался огонёк, и она криво улыбалась ему, и отчаянно шевелила пальцами, поторапливая восстановление — девочкам некогда валяться в больницах...
И, конечно, Его девочка встала, побежала, понеслась, засунув в дальний шкаф пенсионное удостоверение и позабыв графу "возраст" в паспорте.
***
А потом он ушёл и не вернулся.
Позвонили из больницы, чего-то сказали, она совсем не помнит, что именно, просто вдруг стало мучительно не хватать воздуха, и картинка в телевизоре стала кроваво-красной, а ноги — ватными и непослушными...
И она будто проспала всё это время, пока кто-то прощался с его телом, и даже не плакала, и рассказывала соседкам по палате о нём в настоящем времени...
И когда очутилась дома, ещё не верила, и вслушивалась в шум лифта, и перебирала дрожащими пальцами корешки его любимых книг.
...И безумно удивилась, когда вместо привычной отражённой его глазами, девочки из зеркала в ванной на неё посмотрела 77-летняя старуха.

Бессердечная!

Письмо Кати Сусаниной отцу-фронтовику


Март 12, Лиозное. 1943 год

Дорогой добрый папенька!

Пишу тебе письмо из немецкой неволи.

Когда ты, папенька, будешь читать это письмо, меня в живых не будет и моя священная просьба к тебе, отец, покарай немецких кровопийц. Это завещание твоей умирающей дочери.

Несколько слов о матери. Когда вернешься, маму не ищи. Ее расстреляли немцы, когда допытывались о тебе. Офицер бил ее плеткой по лицу. Мама не стерпела и гордо сказала, вот ее последние слова: «Вы не запугаете меня битьем, господин офицер, уверена, он вернется и вышвырнет вас, подлых захватчиков, отсюда вон!» И офицер выстрелил маме в рот.


Папенька! Мне сегодня исполнилось 15 лет, и если бы сейчас ты встретил меня, то не узнал бы свою дочь. Но я тебя сразу узнала бы. Я стала очень худенькая, синие глаза ввалились, косички остригли наголо, руки высохли, похожи на грабли. Когда кашляю идет изо рта кровь. У меня отбили легкие.

А помнишь, два года тому назад мне исполнилось 13 лет, какие торжественные были мои именины? Ты мне, папа, тогда налил рюмку портвейна со словами: расти, доченька, на радость большой! Играл патефон, подруги меня поздравили с днем ангела, и мы пели нашу любимую пионерскую песенку…

А теперь, папа, как взгляну на себя в зеркало, платье рваное в лоскутках. Номер на шее, как у преступника.

Я не узнаю себя. Похожа скорее на скелет, чем на человека, и соленые слезы текут из глаз. Что толку, что исполнилось мне 15 лет! Я никому не нужна. Здесь многие люди никому не нужны. Бродят голодные, затравленные овчарками. Каждый день их уводят и убивают как скот.

Да, папа, и я рабыня немецкого барона. Работаю у немца Шарлена в прачечной, стираю белье, мою полы, работаю очень много, а кушаю два раза в день, в корыте с Розой и Кларой. Так зовут хозяйских свиней. Так приказал барон.

Я очень боюсь Клару. Это большая и жадная свинья. Она мне раз откусила пальчик, когда я из корыта доставала картошку. И я теперь стараюсь кушать последней, когда покушают Роза и Клара. Но они мне часто еды не оставляют, и я вылавливаю корки из вылитых в бочку помоев

Живу я в дровяном сарае, в комнату мне ходить нельзя. Один раз горничная полячка Юзефа (Язуфа) дала мне кусочек хлеба, а баронесса увидела и долго била Юзефу плеткой по голове и спине.

Два раза я убегала от хозяев, но меня находил ихний (доверенный) итальянец Альберт. Тогда сам барон срывал с меня платье и бил ногами. Я теряла сознание. Потом на меня выливали ведро воды и сбрасывали в подвал.

Барон и баронесса очень боятся и ненавидят русских…

…Сегодня я узнала новость. Юзефа сказала, что господа довольные уезжают в Германию с большим товаре невольников и невольниц с Витебщины. Теперь они берут и меня с собой. Нет, я не поеду в эту трижды всеми проклятую Германию! Я решила лучше умереть на родной сторонушке, чем (быть) втоптанной во враждебную землю. Только смерть спасет меня от жестокого битья, а мое тельце все в синяках и ссадинах. От них мне больно.

Петлю для себя из веревки на чердаке делаю. Не хочу больше мучиться рабыней у проклятых, жестоких немцев не давших мне жить.

Письмо уберу под выдвижной кирпич дымохода.

Завещаю, папа, отомсти за маму и за меня! Прощай добрый папенька, ухожу умирать!

Твоя дочь Катя Сусанина.

В душе спокойна…

Мое маленькое сердце верит, письмо дойдет.

* * *

Дописана последняя строчка…

Последняя?

Кровавый мартиролог фашизма можно продолжать до бесконечности. Ведь каждая из двадцати миллионов жертв гитлеровской программы человекоистребления имела свою судьбу, свои мечты, свое прошлое, и только топор палача или виселица, пуля в затылок или газовая камера, а может быть, рожденное мрачной фантазией нациста «уничтожение трудом» лишило этих людей 6удущего.

Радостным и светлым могло стать будущее Кати Сусаниной, доживи она до незабываемого дня Победы, до счастливой встречи с отцом-фронтовиком. Фашистской неволе юная патриотка предпочла смерть на родной стороне. И прежде чем «умереть стоя, чтобы не жить на коленях», Катя Сусанина оставила письмо, каждое слово которого ударом набата будит в людях тревогу за судьбу «детей человеческих», взывает к бдительности против возрождения фашизма.

И если тринадцать лет жизни Кати Сусаниной были годами счастливого детства, а «жизненный стаж» ее составил всего 15 лет, то жизнь Ивана Яковлева, родившегося в концлагере Равенсбрюк, оборвалась с первым криком, с первыми глотками земного воздуха.

Можно ли предсказать, кем был бы Иван Яковлев? Ткачом или поэтом? Учителем или агрономом? Трактористом или химиком? Может быть, он стал бы волшебником звука или красок?

Одно ясно — он должен был вырасти Человеком. Человеком — самым жизнедеятельным и жизнесозидающим существом на Земле, ее хозяином, ее властелином.

Но вот, что говорят об Иване Яковлеве бесстрастные строки документа из архива концлагеря Равенсбрюк:

Яковлев Иван, родился 4 апреля 1945 года в 18 часов, умер 4 апреля 1945 года в 18 часов 10 минут. Мать — Яковлева Нина, узница № 98473…»
Илья Исакович Каменкович, «Жить воспрещается», 1975

Поздравили физрука

Ответ на пост «Верность»

Тоже убедился, что у котов есть чувства к своим рабам.

На полторы недели уехал в больничку, забрали с серией приступов эпилепсии. Приехал когда, кот поначалу ноль внимания. Когда под вечер я улёгся в кровать, кот пришел в кровать, улёгся рядом, обнял меня за руку и слабо так вцепился в ладонь зубами грустно вздохнув.

Пролежал так долго. До этого только бесился и игрался со мной.

Верность

Любовь сквозь слезы

Однажды кричу на сына, он провинился, а у меня чердак сорвало. Ругаю его, он молчит, голову опустил, слёзы на колени капают. Я заткнулась и спрашиваю: "Сына, а ты знаешь, что даже когда ты творишь ужасные вещи, то я всё равно тебя люблю? И когда ругаю, всё равно тебя люблю. Я люблю тебя даже тогда, когда сплю. Ты знаешь об этом?" Он поднимает заплаканное лицо, глазюки огромные и удивлённые, восклицает: "Да?! Ты всё равно любишь?" — и начинает улыбаться. Следом реву уже я.

В Люберцах бабушка 89-ти лет принесла посылку ребятам на фронт

Носки вязала сама, говорит сделала бы больше, но руки уже не слушаются

Рекомендуем
@inref
@LizPon
Тренды

Fastler - информационно-развлекательное сообщество которое объединяет людей с различными интересами. Пользователи выкладывают свои посты и лучшие из них попадают в горячее.

Контакты

© Fastler v 2.0.2, 2024


Мы в социальных сетях: